alexandrmen.ru (alexandermen.ru)

Международная конференция Протоиерей Александр Мень: послание XXI веку (8 сентября 2015)

Иеромонах Иоанн (Гуайта)

Прошлое, настоящее и будущее - тема из наследия отца Александра Меня


К оглавлению

 

8 сентября 1990 г., накануне своей мученической смерти, о. А. Мень прочел свою последнюю лекцию в Московском доме техники на Волхонке[1].

О. Георгий Чистяков считал, что в этой лекции «итог всей жизни, всего труда и творчества о. Александра»[2]. Анализируя эту лекцию, о. Георгий сказал: «теперь, когда читаешь этот текст, видишь, что он вобрал в себя все то, о чем говорил, думал, размышлял и молился о. А. в течение долгих лет своего пастырского служения».

Действительно, так получилось, что это последнее публичное выступление о. А.-а, которое носит название «Христианство», как бы ретроспективно освещает все его интеллектуальное наследие и позволяет увидеть перспективу, ракурс, с которого о.А. смотрит на христианскую веру.

Думаю, в наследии о. А.-а есть несколько фундаментальных, ключевых текстов, которые являются синтезом его мировоззрения и потому помогают уловить главное в его мышлении и правильно интерпретировать его. Помимо последней лекции 8 сентября 1990 г., такими текстами, безусловно, являются лекция «Два пути понимания христианства», прочитанная 25 января 1989 г. в Доме культуры Московского завода автоматических линий, пролог и (еще больше) эпилог книги «Сын Человеческий», беседы на Символ веры, статьи и лекции, собранные в сборнике «Трудный путь к диалогу». Исходя из этих текстов можно и нужно исследовать всю интеллектуальную продукцию о.А.-а.

Если внимательно вчитываться в эти тексты и анализировать их, становится понятно, что главное в них – это отношение о.А.-а ко времени как явлению и философской категории, т.е. то, как Александр Мень, как богослов и мыслитель, воспринимает прошлое, настоящее и будущее. По моему глубокому убеждению, именно вопрос об отношении ко времени – это главный вопрос современного православного богословия. От того, как мы понимаем и воспринимаем время, зависит миссия Церкви в мире, ее способность или неспособность нести Благую Весть, вести диалог с другими Церквами, религиями, мировоззрениями, с секулярной культурой и светским обществом. В конечном итоге, от этого зависит будущее Церкви.

Скажу сразу, что для о. А.-а Православие – это не музейное явление. Православная вера никогда не представляется в его текстах, как наивное превозношение или банальная идеализация мифического прошлого.

«Только близорукие люди могут воображать, что христианство уже было, что оно состоялось -- в тринадцатом ли веке, в четвертом ли веке или еще когда-то. Оно сделало лишь первые, я бы сказал, робкие шаги в истории человеческого рода. Многие слова Христа нам до сих пор непостижимы, потому что мы еще неандертальцы духа и нравственности, потому что евангельская стрела нацелена в вечность, потому что история христианства только начинается, и то, что было раньше, то, что мы сейчас исторически называем историей христианства, -- это наполовину неумелые и неудачные попытки реализовать его [лекция «Христианство»].

О. А. часто возвращался к этой основополагающей идее о том, что христианство только начинается, что Церковь находится только в начальном этапе своего существования, что учение Христа в действительности нам еще предстоит понять во всей своей глубине. Мы находим эту его мысль во многих местах его сочинений, ею он завершает главную свою книгу – Сын Человеческий.

«Столетия, минувшие с пасхального утра в Иудее, не более чем проло́г к богочеловеческой полноте Церкви, начало того, что было обещано ей Иисусом. Новая жизнь дала только первые, подчас еще слабые ростки. Религия Благой Вести есть религия будущего» [СЧ эпилог][3].

Отношения о.А.-а к прошлому проявляется прежде всего в его идее о развитии религиозного сознания вдоль человеческой истории, а также в его понимании христианства как исполнение обетования Ветхого Завета. По его мнению человек с самого своего появления на земле ищет Бога, пытается установить с Ним контакт, войти в общение с Ним. Вся история человека с его религиозными исканиями есть восхождение: «Человек имеет две родины, два отечества: одно отечество -- это наша земля и та точка земли, где ты родился и вырос. А второе отечество -- это тот сокровенный мир духа, который око не может увидеть и ухо не может слышать, но которому мы принадлежим по природе своей. Мы -- дети земли и в то же время гости в этом мире» [лекция «Христианство»].

В первых четырех книгах своего шеститомника «В поисках Пути, Истины и Жизни» («Истоки религии», «Магизм и единобожие», «У врат молчания» и «Дионис, Логос, судьба») о.А. исследует это развитие религиозного сознания человека в различных цивилизациях. В книге «Вестники Царства Божия» представляет историю избранного народа и деятельность пророков, чтобы наконец показать в последней книге этой же серии, «На пороге Нового Завета», и в прологе «Сына Человеческого» что не только история спасения, но и все человеческие поиски высшего духовного мира ведут ко Христу, который есть альфа и омега всей истории.

 «Иисус Христос – это человеческий лик бесконечного, неизъяснимого, неисповедимого, необъятного, безымянного» [лекция «Христианство»]. В Нем Бог «спустился к людям». Боговоплощение, смерть и Воскресение Сына Божия являются вершиной истории человечества и мироздания. «Христианство бросило вызов многим философским и религиозным системам – говорит о.А. в своей последней лекции, – но одновременно оно ответило на чаяния большинства из них, и самое сильное в христианской духовности – это именно не отрицание, а утверждение, охват и полнота» [лекция «Христианство»].

Будучи ответом на человеческих чаяния и поисков духовности, Воскресение Христово есть вечное настоящее. Говоря о Православии (а также о Христе), о.А. использовал грамматическое настоящее время, а также будущее, больше, чем прошедшего. Это потому, что Православие для него – это не система культурных координат былого времени, а Сам Христос Воскресший. Церковь по мнению о.А.-а есть ни что иное, как присутствие Воскресшего Христа посреди верующих, там, где «двое или трое собраны во Имя Его».

«Апостол Павел говорил знаменательные слова, и говорил их, опираясь на опыт: «Иисус Христос вчера, сегодня и завтра Тот же». Христос не оставил нам ни одной написанной строчки, чтобы мы не обоготворяли букву. Он не оставил каких-то скрижалей, знаков – ничего не оставил. Но Он сказал: «Я буду с вами во все дни до скончания века». Вот где источник силы Церкви. Вот где источник силы христианства. Он действительно живет с нами и в нас, и вовсе не потому, что христиане – какие-то особо хорошие люди. Так же, как и апостолы, мы слабые люди. Но Он обладает Своей великой силой, которая совершается в немощи». [Беседа 3 на Символ веры]

Но Воскресший Христос для любого времени человеческой истории – «здесь и сейчас», Он современник людей всех эпох, Он всегда современный. В мышлении о.А.-а Меня Православие – это не заповедник прошлого, а Церковь миссионерская, которая проповедует современному миру и потому способна говорить с ним на его языке, способна ценить его культуру. Это Церковь, которая не боится общения и диалога с кем бы то ни было, которая ведет диалог со всеми и для этого готова, по слову апостола, «для всех сделаться всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых» (1Кор 9, 22).

«По словам одного из великих святых, Иоанна Златоуста, "Церковь Христова вечно обновляется". Две тысячи лет для такого дела, как осуществление евангельского идеала, один миг, первые шаги, подчас и не всегда удачные. Ведь, хотя Церковь основана Богочеловеком, она состоит из людей, со всеми их слабостями, ограниченностью, грехами. И в число ее задач входит также содействовать человечному отношению между людьми разных взглядов. Это прямо вытекает из завета Христа: желать блага ненавидящим нас, молиться за врагов, быть милосердными ко всем, кто нуждается в нас» [Из книги Трудный путь к диалогу][4]

Такая открытость к диалогу, такая идея, что христианство есть «не отрицание, а утверждение, охват и полнота» по отношению ко всей культуре человеческой – это важный постулат в духовности о.А.-а. Для обоснования такой открытости очень важна уже упомянутая мной лекция «Два пути понимания христианства»[5], которую он читал 25 января 1989 г. В ней о. А. начинает со сравнения двух типов подвижничества, старца Зосимы и старца Ферапонта, описанных в романе Достоевского «Братья Карамазовы». Первый – это прототип «открытого понимания православия и христианства», второй – это образ сурового аскета, который строго осуждает мир и светскую культуру и обличает открытость своего собрата. О.А. подчеркивает, что «в рамках одного православия, одной культуры, одного монастыря сталкиваются (…) две как бы совершенно антагонистические стихии», и отмечает, что «в этом противоречии, в этой диалектике, мы должны различать два понятия мира». «Эта тенденция, столкновение двух пониманий, осталась и сегодня», говорит о.А.

О.А. исследует развитие обоих этих направлений в истории Церкви показывая, что отцы Церкви в целом положительно оценивали современную им культуру: «Отцы Церкви чаще всего были выдающимися писателями, мыслителями, поэтами, социальными деятелями своего времени. Они не считали, что эти вещи чужды или недостойны христианства». Однако, параллельно с этим направлением, утверждается и противоположное, «неотмирное, отрицающее культуру христианство», которое четко отделяет Церковь от мира, противопоставляет веру и творчество[6].

В истории Русской Церкви вплоть до XIX века преобладала вторая модель «отрицающего культуру христианства», отсюда и определенная отчужденность Церкви от современного мира, ее обращенность в прошлое. Однако, с религиозного возрождения русской мысли, благодаря наследию таких мыслителей как архимандрита Федора (Бухарева), Владимира Соловьева, Николая Бердяева и их последователей, стала набирать силу первая модель – христианства, «которое стремится участвовать в творчестве».

«Возвращение сегодняшнего христианского мышления, («сегодняшнее», я имею в виду, на протяжении последних 100 лет), традиции отцов церкви и есть возвращение христианства к открытой модели, принимающей участие во всем движении. Бердяев называл это «оцерковлением мира» (…) Это слово вовсе не означает, что какие-то исторические церковные аксессуары навязываются мировой светской культуре. Это означает, что светского не существует (…) Потому что во всем живет высокая духовность, или не живет (…) Нету литературы духовной - не духовной, есть хорошая и плохая. И каждая хорошая литература всегда может быть соотнесена с вечными проблемами. Это же касается всех видов искусства и самых различных видов творчества. Христианство ничего этого не боится. Оно стоит открыто» [Два пути].

Так, в январе 1989 г., в самом начале возрождения церковной жизни эпохи перестройки, о.А. проповедовал московской интеллигенции свое отрытое Православие и казался уверен в том, что именно такая, открытая модель Православия утвердится в новой России:

«Внемировая, так сказать, суженная модель – это наследие прошлого. Это средневековье в дурном смысле слова, живущее теперь. Оно нередко привлекает неофитов, которым кажется, что вот они становятся истинными христианами, если надевают черный платочек и ходят какой-то особой птичьей походкой. (…) Это лишь пародия, это карикатура» [Два пути].

И все же, о.А. себе представлял всю опасность и привлекательность своей простотой модели Православия фундаменталистского толка. Через 10 дней после лекции «Два пути понимания христианства», 5 февраля 1989 г., он прочел замечательную лекцию «Христианство и творчество» на художественной выставке "Метасимволизм" творческого объединения "Колесо"[7]. Он начал с этих слов:

«Немало людей сегодня, входя в круг христианских идей, представлений, духовной даже жизни, думают, что с этого момента, где-то какая-то есть демаркационная линия, что человек должен полностью от этого от всего отказаться, что творчество является чем-то греховным, что оно целиком принадлежит падшему миру, что истинный христианин не должен заниматься ни живописью, ни литературой, ни любым другим видом творчества. Единственное, может быть исключение для него, это целевая, там, храмовая живопись или храмовая архитектура» [Христианство и творчество].

В этой лекции о.А. дает библейское и богословское обоснование творчества, как самой характерной для человека деятельности.

«Христианство есть религия воплощения. Оно не отрицает материю, мир, природу, ценность творения… Для Библии, для христианства бытие есть Божественное творение, созданное по воле Божией, пронизанное Божественной любовью … Мир прекрасен, потому что он есть Божие творение! И с того момента, когда Божественное начало вошло в плоть мира, Оно его вторично освятило: не только тем, что Оно его создало, а тем, что Оно стало имманентно миру. …Тем самым освятилась жизнь» [Христианство и творчество][8].

Человек – часть природы и несет в себе «целый мир минералов, растений, животных». Человеческая клетка не отличается от клеток животных и главная отличительная черта человека, по мнению о. А.а – его способность творить[9].

«Образ и подобие Творца в человеке - это есть разум, совесть, творчество. Лишить человека разума – это значит сделать его скотом. Лишить человека совести это значит сделать его машиной: у машины есть там свой "разум"… Лишить человека творчества - это значит лишить его важнейшей черты богоподобия. Ибо сказано в Писании: "Сотворим человека по образу Hашему и подобию Hашему". Это говорит Творец. Какой же образ и подобие, который не творит, который говорит, что творчество - это вред, что это от лукавого?» [Христианство и творчество].

В этом тексте среди прочего находим пророческий ответ о. А. на действия православных талибанов, устраивающих разгромы и аутодафе:

«Если во имя Евангелия совершается такое преступление, как нетерпимость, то это есть ложь, подобная той лжи, хорошо известной за последние десятилетия и столетия, когда во имя равенства отрубались головы, во имя свободы люди изгонялись в лагеря, во имя братства люди лишались всего того, что их отличает как личностей во всем многообразии их жизни» [Христианство и творчество][10].

Столь же пророческие слова сказал о.А. о нетерпимости, шовинизме и ксенофобии в лекции, которая вошла в сборник «Трудный путь к диалогу». Он считал эти явления проявлением ущербности; как биолог, изучивший зоопсихологию, охарактеризовал их как «фобии патологического или животного происхождения». Он думал, что «чем выше нравственный, духовный уровень людей, тем полнокровнее становится восприятие ими многообразия человеческих типов, характеров, культур, языков»[11].

Итак, творить, не отрицать мир и материю, активно участвовать в культурной жизни… Чтобы так жить, Церковь не может укрыться в мифическом прошлом, отчуждаясь от настоящего. Христианство для о.А.-а Меня не только не ассоциируется с отрицанием настоящего, боязней будущего и уходом в прошлое. Оно есть движущая сила, которая преобразует человека, историю и космос. В эпилоге главной своей книги Сын Человеческий о.А. показывает, как Евангелие полностью перевернуло систему ценности античного мира, как оно «осудило угнетателей, возвысило женщину, способствовало искоренению рабства», «стало опорой гуманности и просвещения»[12]. Он отмечает, что «идеалы справедливости, братства, свободы, самоотверженного служения, вера в конечную победу добра и ценность человеческой личности — словом, все, что противостоит тирании, лжи и насилию, черпает, пусть и бессознательно, живую воду из евангельского родника». «В каждую эпоху Новый Завет обнаруживал скрытые в нем неистощимые импульсы к творчеству. Если первыми учениками Иисуса были простые галилеяне, то впоследствии перед Его крестом склонились величайшие умы всех народов» [Сын Человеческий, эпилог].

Отсюда вытекает, что в мышлении о.А.-а христианство ассоциируется с понятием прогресса – духовного, культурного, социального. Все прекрасное, что творит человек, любое человеческое устремление к прекрасному, а также к справедливости, росту и прогрессу, имеет непосредственное отношение ко Христу и Церкви. Само понятие устремление предполагает открытость к будущему. В богословии о.А.-а христианин устремлен к будущему, к Эсхатону и Парусии. Более того – он призван работать, трудиться, чтобы готовить пришествие Воскресшего Господа во славе. В седьмой беседе на Символ веры, комментируя слова «чаю воскресения мертвых и жизни будущего века» о.А. говорит:

«Дух наш – гость в этом мире. И не просто гость: перед ним поставлена определенная задача возрастания. … Для изменения бытия вещественное, материальное, стихийное соединились через человека с духовным, чтобы духовная сила пронизала все материальное бытие. Одухотворение Вселенной, созданной Богом, – вот высочайшая цель, которая здесь задана. И человек был пущен в мироздание с этой целью … Это упование и эта вера родились не на пустом месте, а родились они в таинствах Пасхи Нового Завета, когда Иисус Христос победил смерть. Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века. Смерть побеждается, небытие и грех побеждаются, наша душа, скомканная, маленькая и жалкая, вырывается на колоссальную свободу» [Седьмая беседа на Символ веры].

И все же, и эта устремленность к будущему и к концу времен для о.А.-а не означает бегство от настоящего. Для христианина вечная жизни уже началась – с пасхального утра в Иудее, время уже побеждено и Царство Небесное уже наступило: оно посреди нас, как сказал Господь. Это не только истина нашей веры. В определенном смысле – это духовный опыт, мистическое переживание. На каждой Божественной Литургии христианин снова переживает победу Христа над смертью, он участвует в преобразовании, освящении и обожении мира. Он предвкушает вечность, т.е. переживает то состояние по ту сторону времени, в котором прошлое, настоящее и будущее соединяются. В книге Сын Человеческий о.А. дает нам описание этого состояния:

«Величие человека как образа и подобия Творца в том, что он может стать участником созидания Царства. Когда победа над злом будет полной, тогда осуществится то, о чем гре́зили, чего жа́ждали и что приближали миллионы разумных существ. Все самое прекрасное, созданное ими, войдет в вечное Царство. Наступит эра сынов Божиих, которую лишь в отдаленных подобиях описывала Библия. Однако уже и теперь, в этом несоверше/нном, полном ужаса и страданий «веке», сила и слава Грядущего могут быть обретены (…)

Призы/вный свет Царства горит вдали, но в то же время отблески его рядом с нами: в простых вещах и событиях жизни, в радости и скорби, в самоотверженности и одолении соблазнов. Предчувствие его — в звёздах и цвета́х, в весенней природе и золоте осени, в кипении прибоя и ливнях, в радуге красок и музыке, в смелой мечте и творчестве, в борьбе и познании, в любви и молитве...

Я бы хотел закончить словами о.А.-а, которые завершают главную его книгу – Сын Человеческий:

«Религия Благой Вести есть религия будущего. Но Царство Божие уже существует: в красоте мира и там, где среди людей побеждает добро, в истинных учениках Господа, в святых и подвижниках, в тех, кто хочет идти за Ним, кто не покинул Христа среди тяжких испытаний Его Церкви.

Дай же нам, божественный Учитель, мощь их веры, несокрушимость их надежды и огонь их любви к Тебе. Когда, заблудившись на жизненной дороге, мы остановимся, не зная, куда идти, дай и нам увидеть во мраке Твой лик. Сквозь рев и грохот технической эры, столь могущественной и одновременно столь нищей и бессильной, научи внимать тишине вечности и дай услышать в ней Твой голос, Твои вселяющие мужество слова: «Я с вами во все дни до скончания века» [Сын Человеческий, эпилог].

 



[1] http://www.krotov.info/library/13_m/myen/00018.html Далее этот текст указан как «Христианство».

[2] https://www.youtube.com/watch?v=e0T_TPFSLD0

[3] О том же о.А. сказал в беседе о Церкви, изданной в сборнике «Исторические пути христианства»: «И мы верим и знаем, что христианство есть не религия сегодняшнего дня (мы все, и верующие, и неверующие, не доросли до него), а есть вера будущего, когда человек достигнет высоких уровней. Но чтобы достичь этого уровня, человек должен учиться добру и правде. Человек должен усваивать не только отвлеченные научные истины, формулы, которые не знают добра, — они либо правильные, либо неправильные. Добро лежит в духовной области, а мы с вами прежде всего духовные существа, и это нас отличает от других живых существ».

[4] О том же см. ответ о.А. на вопрос во время беседы о Церкви, изданной в сборнике «Исторические пути христианства»: «Когда вы входите в любой храм, присмотритесь вокруг: вы увидите там иконы, изображения людей, живших в Палестине, Египте и Сирии, в Древней Греции и Византии, в Древней Руси и в Африке, — людей всех народов, языков и культур. И все они вместе участвовали в этом сложном великом деле — начале Церкви Христовой. Начало ее — вот эти короткие две тысячи лет, которые пронеслись незаметно, как сон, бурные две тысячи лет. А сколько впереди? Как говорил Господь, «не ваше дело гадать о временах и сроках». Я думаю, что Церкви предстоит еще многое и многое совершить на земле».

[5] http://krotov.info/library/13_m/myen/00110.html Далее этот текст указан как «Два пути».

[6] «В периоды социальных морозов, социальных бурь, как на войне, люди быстро делятся на две категории: «наши» - «не наши», «верующие» - «неверующие» и так далее. Это упрощенная схема. И для некоторых людей, которые только что входят в церковь, эта схема еще кажется действующей» [Два пути].

[7] http://www.word4you.ru/publications/25318/ Далее этот текст указан как «Христианство и творчество».

[8]Этой же мыслью о. А. завершил последнюю свою лекцию накануне гибели: «Если мы еще раз зададим себе вопрос, в чем же сущность христианства, то мы должны будем ответить: это – Богочеловечество, соединение ограниченного и временного человеческого духа с бесконечным Божественным, это освящение плоти, ибо с того момента, когда Сын Человеческий принял наши радости и страдания, наше созидание, нашу любовь, наш труд, – природа, мир, все, в чем Он находился, в чем Он радовался, как человек и Богочеловек, – не отброшено, не унижено, а возведено на новую ступень, освящено. Христианство есть освящение мира, победа над злом, над тьмой, над грехом. Но это победа Бога. Она началась в ночь Воскресения, и она продолжается, пока стоит мир» [лекция «Христианство»].

[9] «Все мы созданы по образу и подобию природы. Каждый из нас несет в себе целый мир минералов, растений, животных. Подумайте, как устроена наша клетка, хотя бы... Она устроена так же, как клетка любого цветка, любой птицы, любого зверя… Hо у нас есть такая часть (причем эта часть - важнейшая, центральная, делающая нас человеком), которую мы не заимствовали у природы. Обшарьте мироздание, и вы не найдете там творческого духа. Творение - это создание чего-то нового. Если бобер делает плотину или ткачик делает себе гнездо, он всегда делает так, как делали сотни и тысячи лет его предки. Он повторяет. Здесь нет творческого, индивидуального разума. Творит - человек!» [Христианство и творчество]. Эту же мысль о. А. развивает во многих других выступлениях. См. напр. в последней лекции «Христианство»: «Человек в своих религиозных исканиях бесконечно больше осуществляет свою высшую природу, чем когда он воюет, пашет, сеет, строит: и термиты строят, и муравьи сеют (есть у них такие виды), и обезьяны воюют, по-своему, правда, не так ожесточенно, как люди. Но никто из живых существ, кроме человека, никогда не задумывался над смыслом бытия, никогда не поднимался выше природных физических потребностей. Ни одно живое существо, кроме человека, не способно пойти на риск и даже на смертельный риск во имя истины, во имя того, что нельзя взять в руки. И тысячи мучеников всех времен и народов являют собой уникальный феномен в истории всей нашей Солнечной системы» [Христианство]. Также см. в беседах на Символ веры: «Самое высокое из созданий Творца, которое мы только имеем в мире, – это личность. Все стихии безличны. В животных проявляются первые зачатки индивидуальности. Но творящая личность – только человек. Об этом говорил Паскаль в своей бессмертной книге «Мысли» (…) И мы не знаем ответ на вопрос: откуда это чудо? Можно понять, откуда наша способность дышать. Спросите у биолога, и он вам расскажет, как процесс усвоения кислорода начался у первых животных, и мы их наследники. Мы знаем, почему мы поддерживаем свою жизнь с помощью пищи. Эти энергетические процессы совершенно ясны химику, физику, физиологу, биологу. Мы знаем, откуда все в нашей телесной жизни. Только не знаем, откуда появилось духовное «я», творящее, мыслящее, выбирающее между добром и злом, меняющее облик планеты. Священное Писание открывает нам эту тайну. Оно говорит, что человек в его духовности создан по образу и подобию Самого Творца. Вот где отгадка. Вот почему мы иноприродны. Вот почему человек, который дышит, ест, пьет, размножается, как любое другое существо, качественно отличается, духовно отличается от всей природы. Потому что он отражает в себе всю созданную Богом Вселенную: царство минералов – элементы таблицы Менделеева, царство растений – ведь каждая клетка нашего тела повторяет модель клетки любого растения, царство животных» [Седьмая беседа на Символ веры].

[10] «Все может стать греховным! И пост, и подвиг могут превратиться в повод для гордыни, и церковное служение может стать извращенным образом, поводом для достижения самоутверждения ложного. И многое другое. Зачем мне напоминать вам о фанатизме, нетерпимости, ненависти, когда человек начинает ненавидеть, он говорит: "Я же во имя веры ненавижу!"… А между тем Евангелие радикально выступает против этого, радикально, потому что учение о любви оно включает в себя учение и о терпимости, и об открытости, и о многом другом. Если во имя Евангелия совершается такое преступление, как нетерпимость, то это есть ложь, подобная той лжи, хорошо известной за последние десятилетия и столетия, когда во имя равенства отрубались головы, во имя свободы люди изгонялись в лагеря, во имя братства люди лишались всего того, что их отличает как личностей во всем многообразии их жизни. Хорошие слова – свобода и равенство и братство. Hо ведь их очень легко исказить. Все человек может искажать! И не надо нам упрекать в этом ни великие слова, ни творчество, ни что другое, а искать причины негативных вещей внутри самих себя» [Христианство и творчество].

[11]«Человеку, свободному от ущербности, эти страсти чужды. Естественно любить свой народ, свою культуру, родную страну. Это как любить свою мать. И такой патриотизм - святое дело. Но когда, любя свою мать, человек ненавидит или презирает чужую, это уже ущербность, это шовинизм, ксенофобия. А ведь все "фобии" патологического или животного происхождения. (…) По образованию я биолог. Изучал зоопсихологию. Естественный отбор выработал в животных ксенофобию - боязнь чужого, незнакомого, непонятного. Иное дело человек. Мы все принадлежим к одному виду. Это доказывает беспрепятственная и бесконечная метизация среди рас, народов и племен, которая происходила почти всюду на протяжении тысяч лет. Но древний, звериный ксенофобический инстинкт остался как наследие далекого дочеловеческого прошлого. Это есть почти в каждом из нас. Но чем выше нравственный, духовный уровень людей, тем полнокровнее становится восприятие ими многообразия человеческих типов, характеров, культур, языков. Мы начинаем понимать, что мы богаче оттого, что есть такое красочное многообразие мира. Нивелировка, утрата этого многообразия культур, так же опасна, как националистическое самозамыкание. Представьте себе такую фантастическую картину: вся земля говорит только по-английски. Тогда бы не было ни "Евгения Онегина", ни "Поэмы без героя". Осматривая однажды памятники Бухары, я подумал, как был бы обеднен человеческий род, если бы все это исчезло в одночасье! Но в то же время я представил себе, что было бы, если бы этот стиль жизни и искусства стал повсеместным. Опять-таки - невероятная потеря. Не было бы ни Рублева, ни Рафаэля... Гармоничное соцветие, ансамбль культурного и языкового многообразия не даны нам в готовом виде. Это заданность. И осуществляется она одновременно с ростом духовности, широты, открытости» [Трудный путь к диалогу].

[12] «Когда евангельская проповедь, подобно свежему ветру, ворвалась в дряхлеющий античный мир, она принесла надежду опустошенным и отчаявшимся, вдохнула в них энергию и жизнь. Христианство соединило мудрость Афин и чаяния Востока с мечтой Рима о всеобщем «согласии»; оно осудило угнетателей, возвысило женщину, способствовало искоренению рабства. Позднее в молодых варварских странах Запада оно стало опорой гуманности и просвещения, заставив грубую силу признать духовный и нравственный авторитет» [Сын Человеческий, эпилог].

 

К оглавлению