«Исповедую едино крещение во оставление грехов»... Человек всегда понимал, что есть некая тайна второго рождения. Задолго до христианства люди глубокого ума, мистически одаренные, обладающие мудростью, переживали тайну какого-то внутреннего переворота. Самые выдающиеся из них и стали основателями философских учений, религиозных доктрин, мистических систем. Второе рождение стало обрядом инициации, посвящения. Этот обряд мы находим в самых элементарных, казалось бы, первобытных культурах. Нередко эти обряды были связаны с водой.

Человек древности не знал таинственных свойств воды, не чувствовал их. Вода — это загадка, вода — это не вещь, необходимая для жизни, вода — это сама жизнь, каждый из нас состоит из воды на 70%, если не более. Жизнь зародилась в воде. Как вы, наверное, уже слышали или читали, вода сохраняет информацию каким-то загадочным образом: у воды как бы есть своя память. Вода обладает своеобразной устойчивостью, ее молекула уникальна. Вода, обнимая нашу землю, дает возможность существования на ней и человека, и животного, и растения, и всего. Поэтому омовение водой было очень важным символом в древности.

В языческом мире существовали обряды, связанные с водой. В Ветхом Завете вода употреблялась для обряда твилы. «Твила» в переводе означает «священное омовение». Когда это было нужно? Когда человек, язычник, обращался к единому истинному Богу, когда он входил в ветхозаветную общину, хотя она, как вы уже знаете, в древности была ограничена этническими рамками израильско-иудейского и соседних народов. Но со времени эллинизма, скажем, со II века до Рождества Христова, до нашей эры, уже множество сирийцев, греков, римлян принимали религию Ветхого Завета. И когда они входили в эту общину ветхозаветную, они получали название «гярим» — пришельцы, по-гречески они назывались прозелитами.

Об их участии в духовной жизни общины говорится в очень ранних книгах Библии, в частности, в книге «Руфь», которая сейчас есть в хорошем новом переводе, в первом томе «Библиотеки всемирной литературы». Есть рассказ в Книге Царств про больного человека Наимаана, сирийца, которого пророк отправил омыться на Иордан и, когда он пошел, омылся, у него прошла болезнь, проказа. Это не просто лечение.

Иордан — священная река. Больной принял веру в единого Бога и, омывшись, фактически совершил твилу — омовение. «Твила» на греческом языке произносится как «баптисма» — омовение, священное омовение.

И вот, Иоанн Креститель предсказывал людям, что наступает новая эра и идет в мир Спаситель. Он проповедовал на Иордане и призвал уже не язычников, а всех людей, верующих в единого Бога, иудеев, прийти к нему на Иордан и совершать баптизму, твилу на Иордане, после того, как они покаются в своих грехах. И люди приходили к нему и произносили перед лицом Бога покаяние, слова покаяния. А Он им говорил: принесите и плоды покаяния. Он говорил: никого не обижайте, а плод покаяния — это значит вернуть тем, у кого ты отнял.

В русском переводе Евангелия баптизма называется уже крещение, чтобы подчеркнуть, что это было священное омовение. В оригинале евангельском было написано, что пришел Иоанн Креститель совершать баптизму, священное омовение. По-французски Креститель звучит как «Баптист», по-английски — «Баптайс».

Откуда происходит русское слово «крещение»? Уже от слова крест, от другого крещения, истинного крещения, когда человек уже надевает на себя крест Христов. То крещение было крещением покаяния, но связь между ними существует совершенно определенная. Иоанн Креститель говорил перед пришествием Христа: вы должны оглядеть свою жизнь. «Опомнитесь, — говорил он, — опомнитесь и обдумайте всю свою жизнь». По-гречески этот призыв звучит как «метаноите» — передумайте все, по-русски — покайтесь.

И люди, действительно, передумывали, они взвешивали свои отношения к родителям, к членам своей семьи, свои поступки в сфере социальной, свои мысли, чувства, что они сделали для других людей, сколько принесли добра и зла. Есть вещи, которые нельзя изменить, которые преследуют нас, и мы чувствуем, что мы не в состоянии их исправить, потому что это уже необратимо. Только один Бог может принять, когда есть покаяние.

И когда Иисус Христос основал свою Церковь, Он принял как вступительный знак в нее священное омовение, баптизму, но уже христианскую, которая совершается как таинство, и мы его уже называем по праву крещением, а не просто священным омовением. Крещением, потому что это сопровождается, повторяю, возложением креста на грудь новокрещаемого.

«Исповедую едино крещение»... Почему единое, почему это подчеркивается? Было множество людей, различных групп и сект, которые совершали неоднократно священное омовение в те древние времена. Христос заповедовал единственное крещение, и в апостольские времена крестились только один раз. Единое крещение — единая вера. «Одно крещение», — говорит апостол Павел. Оно не повторяется, оно неповторимо.

Сразу оговорюсь: среди вас встречаются люди, которые не знают, крестили ли их в детстве. И вот они приходят ко мне и говорят: как нам быть, креститься второй раз? На этот случай предусмотрено правило Церкви такое: крещение повторяется с добавлением формулы: «крещается такой-то, аще не крещен», ( если не крещен ).

Крещение является таинством Церкви, таинством вхождения человека в тот духовный организм, о котором я говорил прежде. Вы спросите, а как может быть вхождение для ребенка — ребенок же не понимает ничего. Действительно, первоначально крестили преимущественно взрослых людей. Иисус Христос говорит апостолам: «Идите и научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам». То есть два элемента, научение и крещение, неотделимы. Ребенка совсем маленького нельзя научить. Поэтому все великие Отцы Церкви были крещены во взрослом возрасте, иногда даже в довольно зрелом возрасте, после 30 лет, тогда это считалось чуть ли не старостью. Но потом сложилась особая практика — крещение младенца. Чем она объясняется?

Она объясняется тем, что Церковь, став духовным единством, как некий организм, способна принимать в свое лоно ребенка, который еще не является отдельной личностью, а как бы составляет одно целое с семьей и, если эта семья христианская, то Церковь принимает своей любовью вот этих маленьких детей, но залогом того, что научение будет. Должно было быть ручательство родителей, которые были вначале крестными, потом появились крестные, которые, присутствуя при крещении, ручаются за то, что они потом будут воспитывать ребенка в христианской вере. К сожалению, в наших уродливых условиях все это сильно расшаталось, но все равно будет восстановлено.

Ребенку, когда он рожден, мы даем имя. Спрашиваем мы его: «Как тебя назвать?» Нет. Гражданство он получает тоже без своей воли, отечество получает тоже без своей воли. Многие вещи дитя получает помимо своей воли, это естественная сторона жизни. Когда человек вырастает, он в принципе может изменить свое имя, он может изменить гражданство, он может очень многое изменить в своей жизни, если захочет, если будут к тому условия. Но первоначально он является частью своей семьи, и если он родился здесь, ему дают советское гражданство не потому что он выбрал его, а потому что он родился в этой стране.

И если человек родился в христианской семье, он становится через детское крещение членом Церкви. Другое дело потом, научение. Вот тут-то у Церкви есть некий рубеж: первая исповедь ребенка, когда ему исполняется 7 лет. К сожалению, мы не имели возможности проводить такую подготовку раньше, теперь будем.

Крещение состоит из двух элементов: первое — это оглашение, научение истине, толкование Символа Веры, произнесение этого Символа Веры, торжественное слово человека, который готов соединиться с Христом, и потом само таинство, когда Господь принимает человека к Себе. Крестит не священник, а крестит Христос руками своей Церкви. И таинство совершает Церковь сама.

Теперь мы подходим к проблеме таинств. Это священнодействие, которое знаменует продолжающееся присутствие Христа на земле. Из таких важнейших священнодействий в середине века на Западе выделили семь; семь это библейское число полноты, потом на Востоке это число тоже усвоили.

Вот первое таинство — крещение: человек входит в Церковь. Вслед за ним идет таинство миропомазания, в нашей практике, православной, оно совершается тут же при крещении. Это призывание Духа Божия на крещаемого с тем, чтобы он получил вместе с крещением некую особую, иногда ощутимую, иногда явно не ощутимую силу действия.

Христианство — это Сила, и если мы этого не получаем, мы просто проходим мимо этого дара. Дух Божий — это Сила Божия, она преображает человека, она делает его способным осуществлять то, что в обычном состоянии он осуществить не способен. Это называется миропомазанием. Почему? В древности епископ, апостол, священник возлагал руки на новокрещаемого, и Дух Божий благословением исходил на человека. Это древний жест, потому что руки — это антенны. Потом, когда число верующих увеличилось, епископ давал священникам, своим исполнителям, особое освященное ароматное вещество, которое называлось мирро. Его изготавливает глава Церкви, обычно сам патриарх или митрополит; у нас в Донском монастыре обычно его приготавливали из благовонных восточных масел. И на престоле хранится вот это мирро.

Далее, таинство Евхаристии. Это продолжение Тайной Вечери, то, что мы называем причастием, когда вновь и вновь в храме звучат слова Христа, сказанные в ночь перед его смертью, когда пища человеческая, хлеб и вино, становятся реально присутствующим Христом. Он сказал: «Я с вами буду, Я есть хлеб, который пришел на землю, небесный хлеб». Подобно тому, как человек не может жить без пищи телесной, дух его не может жить без этого хлеба.

Трапеза Господня — это есть таинство Евхаристии. Его называют также обедня, на Западе мессой, но это все единое — совершается таинство. Христос присутствует, не в книге, не в памяти только, а в реальной Силе, здесь и теперь. Эта Святая Чаша, трапеза Нового Завета, продолжается.

Таинство священства это есть таинство продолжения деятельности Христа, Его служения через функцию служителя Церкви. В Церкви каждый христианин, получивший при миропомазании печать дара Духа Святого, каждый христианин является служителем Божиим. «Мы царское священство», -говорит апостол Павел, повторяя древние слова Ветхого Завета. У нас нет жрецов, которые были бы кастой, которая стоит над миром остальных людей. Священник лишь голос Церкви, он как бы делегирован от Церкви, от всей общины, и, когда совершается таинство, он произносит эти слова священные от лица всех, от лица каждого из вас.

Апостол Павел в своем Послании говорит: «Не я живу, но живет во мне Христос», - тем самым он открывает тайну священства. Священник может быть и слаб, и немощен, и иметь множество недостатков, но через него действует Христос.

В истории Церкви неоднократно поднимался вопрос: действительно реально таинство литургии, если совершает ее недостойный священник? И на это Церковь отвечала всегда так: может, и не достоин, но не он совершает таинство, а все христиане.

В связи с этим я вспоминаю один западный фильм, который шел после войны. Там показывается тюрьма нацистская, в которой еще была Церковь, где заключенные могли молиться. И там был старичок-священник, который служил литургию. И каждый день, когда Церковь была открыта, люди, ожидавшие сурового приговора, часто смертного, шли молиться в этот храм. И только один человек был, который отвергал все это.

И вот момент, когда совершалась литургия, старый священник почувствовал, что сердце ему отказывает. Он вынес Чашу и сказал громким голосом: «Вы можете подойти к этой Чаше, но мои руки уже не могут ее держать, ее может держать только священник — вон он», — и указал как раз на того, кто никогда не участвовал в богослужении. Поставив Чашу на престол, священник упал и тут же скончался. И весь народ повернулся к этому человеку, и тот был смущен и сказал: «Я же не имею с этим ничего общего».

Но люди ответили ему: «Мы идем к Святой Чаше, а не к тебе». И тот вынужден был подойти к Святому престолу, взять эту Чашу, поднять ее, и люди подходили и причащались Тайной Вечере один за другим, и не замечали его, потому что он здесь был только служащим, только исполняющим какую-то функцию. Они понимали, что таинство совершается, они инстинктивно, перед лицом опасности, смерти, в этих экстремальных условиях, пережили опыт того, что все совершается реально.

Есть также таинство брака. Вокруг него существует много суеверий. Например, иные люди считают, что если они повенчались, это будет крепче и надежней. Попытка превратить таинство в волшебство, чтобы без нас, автоматически все срабатывало, — это ложный, неправильный подход к таинству. Что такое таинство брака? Из семи христианских таинств оно единственное, которое установлено не Христом, а еще в Ветхом Завете. Его чудо заключается в словах Божиих: «Да будут двое плоть едина». Вот когда люди столь близки друг другу, что становятся одной плотью, одним существом, — вот это и есть Божие благословение и таинство.

Естественные чувства играют здесь роль дополнения, а на самом деле это глубинная тайна, потому что настоящая человеческая любовь глубоко духовна. Поэтому в Церкви не существовало специального обряда венчания: двое, мужчина и женщина, признаваемые языческим римским муниципалитетом как муж и жена, если они христиане, приходили в храм, вместе причащались, и священник объявлял их мужем и женой — все.

И только в Х веке впервые появляются те слова и обряды, которые мы имеем сейчас. Что они обозначают? Они обозначают призывание Духа Божия на этот подвиг, чтобы люди учились любить друг друга, потому что, оказывается, это совсем не так просто.

Почему появились эти молитвы? Потому что в каждом столетии личностное начало становилось все более важным. Если, скажем, в раннем средневековье в семье не было проблемы: женщина знала свое место, мужчина — свое, он охотник, он воин, он хозяин во дворе, она хозяйка в доме, социальная структура была довольно прочной. Но потом, когда она стала меняться, любовь подвергалась серьезным испытаниям.

И вот для укрепления ее, для того, чтобы дать любящим, вступающим на общий путь, пищу для новых размышлений, был увеличен обряд таинства и были введены символы: кольца, обозначающие бесконечность любви, общая чаша, которая с древних ветхозаветных времен обозначала единство жизни, и добра, и зла, и испытаний, и радостей, и, наконец, — венец из цветов, который возлагался на брачующихся, что всегда было знаком праздника. Но поскольку цветы не во всякой стране и не во всякое время можно было найти, то в древней Церкви появились венцы в виде обруча, небольшой короны, а в дальнейшей традиции они увеличились, и сегодня это корона, напоминающая старинные царские короны. Но это только обряд, он напоминает нам о самой сути веры, потому что это и венец радости, и терновый венец суровой жизни.

Когда муж и жена стоят перед аналоем, перед крестом и Евангелием, священник призывает Духа Божия, чтобы Он благословил их и укрепил их союз. И вот здесь уже действительно можно сказать (и опыт моей священнической жизни подсказывает): те семьи, которые строили свои жизни на духовных основаниях, они были прочными. Когда же все строилось на поверхностном, когда не подавлялся эгоизм, часто брак распадался. Ребенок. Это прекрасно, когда ребенок связывает мужа и жену. Но ведь дети-то уходят. И получается так, что, если ребенок вырос и ушел от родителей, то семья может распасться, если не было там прочного основания. Духовное основание вырабатывается годами и должно сближать людей.

Я вспоминаю раздирающие душу строки Гоголя. Вы все читали «Старосветских помещиков», я напомню вам. Жили два старичка, старичок и старушка, у них как бы все отцвело, но сохранилась любовь. Ее Гоголь не выдумал, он ее как бы подсмотрел. И я такие пары видел. И вот, когда умерла она, Пульхерия Ивановна, и он, от лица которого ведется рассказ, приезжает и встречается с Афанасием Ивановичем, тот упоминает ее имя — и уже рыдает старик. Позади юность, и зрелые годы, и старость, все, и позади даже смерть, — но она, жена, ему бесконечно дорога. Почему? Потому что настоящая любовь вырастала, меняя свои формы, и, я думаю, она переходит и по ту сторону смерти физической, я уверен в этом. Таково таинство брака.

Далее, таинство покаяния. Сейчас часто говорят о необычайном росте психических заболеваний. Это верно. Повсюду не хватает мест в психиатрических больницах, и любой врач, психолог, психиатр вам скажет, что человек похож на какой-то котел, в котором скапливаются пары под давлением; всякие мысли, черные мысли, воспоминания о дурных событиях, унижающие его какие-то моменты, — и все остается внутри. Когда человек проходит через покаяние, он освобождается от всего этого.

Вы скажете, а почему нельзя каяться только перед Богом, зачем нужен свидетель, священник-свидетель? Потому что без преодоления, без маленького подвига, акт не осуществляется. Это трудно, сказать о своем зле в присутствии другого человека, а тем более, если ты этого человека знаешь, а тем более, если ты к этому человеку относишься хорошо. Каждый из нас, естественно, хочет казаться лучше, чем он есть. Но это надо преодолеть, через это надо перешагнуть и, поверьте мне, что здесь-то и происходит еще чудо таинства.

Помните, есть у Гофмана такой рассказ «Повелитель блох», как человек видел все мысли людей. Подобные сказания, сказки, легенды давно существуют. Это очень тяжело, это мучительно для героев этих историй — все знать, что думают другие люди. Священник — любой — оказывается в подобном положении. Он общается с кругом людей, подноготную которых он знает, негативные мысли, поступки и даже желания он знает и, казалось бы, это могло испортить ему всю жизнь и испортить отношения с этими людьми. Он должен был бы думать об этих людях хуже, чем все прочие.

Между тем, этого не происходит. Я знаю это по себе — как будто чья-то рука стирает из памяти все это, и, общаясь с этими людьми, я начисто забываю о том, что они говорили на исповеди. Я действительно этого не помню, и то же говорили мне многие мои коллеги. Поэтому совершенно напрасны опасения тех люд ей, которым кажется, что они как бы проиграли в глазах моих или другого священника, если скажут о себе плохое. Кроме того, зло столь элементарно, грехи, в сущности, столь просты у нас, набор их, основных, столь невелик, что не приходится здесь удивляться и смущаться; это все свойственно всем людям.

У вас, конечно, может возникнуть вопрос: а не опасно ли это в нравственном смысле — не согрешишь — не покаешься? Нет, потому что покаяние означает решимость противопоставить свою волю тому злу, которое в тебе есть. Покаяние исходит из того открытия христианского, что человек не может двигаться вперед только самосовершенствованием. Есть сила Духа, которая ему помогает. Самосовершенствование — это дело фантастическое, прекрасное на бумаге, но малореальное в жизни. Разумеется, человек должен прилагать все усилия для своего совершенствования, но он должен помнить, что на самом деле его усилия идут вперед только под действием благодати. Вот такова диалектика небесного и земного.

И, наконец, таинство елеосвящения или таинство исцеления больных. Его называют также соборованием. Почему называется соборованием? Потому что молились над больным по традиции семь священников. Со свечами семь священников. Теперь так никогда почти не делается, все происходит наоборот: часто соберутся много больных — и один священник.

В чем смысл этого таинства? В том, что Церковь молится за больного, и это приносит реальные плоды. Я знаю много случаев, когда после соборования человек тут же вставал, оживал или тут же умирал, то есть как бы решалась его судьба, какой-то перелом наступал. Иногда смерть бывает выздоровлением, потому что есть такое состояние, когда человек должен умереть, когда продление биологической, физической жизни является только продлением его мук: душа там, как в тисках, как в силках, она уже рвется отсюда.

И я понимаю тех людей, которые, как Гоголь, говорят: «Дайте мне умереть». Он был в отчаянии оттого, что его пытались заставить жить. Это не касается врачей — врачи обязаны всегда бороться за жизнь человека, потому что, если они начнут выбирать: вот этот пускай умирает, вот этот должен жить — так далеко можно зайти. Врач должен иметь принцип доводить все свое дело до предельного конца, сколько можно; но у родных должно быть понимание, что иногда, когда человек умирает, мы не должны протягивать ему свою руку.

Таковы семь христианских таинств, они точно таковы и в католической Церкви. Значит, мы еще раз перечислим: крещение, миропомазание, священство, Евхаристия, исповедь или покаяние, брак, соборование — вот все семь. Последовательность их может быть различной, можно рассказывать в любой последовательности, но в жизни христианина все начинается с крещения, все остальные таинства идут уже за ним.

Но вы скажете: а как же таинство священства, ведь крестить должен кто-то, священник должен. Вот тут и есть одна оговорка: согласно древнейшей церковной традиции крещение может совершаться при любых условиях, чтобы человек не мог сказать, что он не крестится потому, что там не было священника. Древнейшее описание таинства крещения говорит: крестить надо в реке, в проточной воде, — так делают наши братья-баптисты, — но если нет проточной воды, надо крестить в стоячей, если нет стоячей воды — в сосуде, если нет сосуда, — обливание. И на древних фресках в катакомбах мы находим изображение всех видов крещения. Если нет воды, человек может крестить снегом, песком. И если нет священника, может крестить мирянин — это единственное из семи таинств, которое может практически совершать мирянин. Поэтому случаи, когда крестили бабушки, были известны до революции и теперь.

Более того, крещение младенца, освящение младенца Божией благодатью может совершить любая женщина, если она хочет, даже в родильном доме, сама. Это — в крайнем случае, в случае необходимости. Совершается это через следующую формулу. Берется вода Крещенская, хотя бы несколько капель ее, окропляется младенец с такими словами: «Крещается раб Божий, такой-то (имя называется) во имя Отца — Аминь, и Сына — Аминь, и Святого Духа — Аминь». Это краткая, я бы сказал, аварийная, формула.

В заключение я хотел бы ясно подчеркнуть различие между обрядом и таинством. Таинство — это вхождение Духа Божия в нашу жизнь, явление Христа в истории Церкви, это мистерия — таинство, таинственное вхождение Бога в жизнь. И это вечно, это было всегда: когда Христос явился на земле, все эти таинства сразу вместе с Ним уже были. Он исцелял. Он благословлял брак, Он благословил Чашу, Он призвал Духа Божия, — Он все сделал.

Другое дело — обряд. Обряд — это одежда таинства, от «обрядить», «одеть». Обряд — это ритуальные формы, художественные, традиционные формы, в которые таинство облекается. Это есть историческая плоть таинства. Поэтому она менялась. Поэтому, скажем, сначала возлагали просто руки, потом помазывали мирром. Поэтому сначала венцов не было, потом они появились. Поэтому сначала священники не надевали никаких знаков отличия при богослужении, а потом появились епитрахиль, амофор и другие вещи, которые символизируют во время богослужения священный сан.

Священническая небогослужебная одежда, она не церковная как бы одежда, это просто обыкновенная одежда древнего средневекового мира, в таких вот рясах и подрясниках ходили и на Востоке, и все люди, и в Древней Руси ходили так. Это только после петровской реформы появилась дистанция между одеждой священников, которые сохранили старый покрой одежды, и одеждой мирян. Если вы посмотрите на старые фотографии, вы часто увидите купцов, ямщиков в длинных одеждах с кушаками, похожих на подрясники.

Рясу или подрясник иногда называют облачением — это неверно. Облачение — это то, что священник или епископ надевает во время богослужения. Основой этого облачения является древняя лента, вышитая; в древнем мире это был знак достоинства. Кстати, и в наше время, вероятно, вы знаете, люди, какие-то представители надевают ленту через плечо, — это очень древний обычай. Так вот, эта лента, которая надевалась через плечо и свешивалась спереди и сзади, называлась у епископа, и теперь называется, амофором. У священника она спускается вокруг шеи, вниз, это епитрахиль — значит «нашейник».

У дьякона лента через плечо, впереди называется «орарь», от слова молиться, потому что общее молитвенное пение в церкви начиналось с сигнала, который давал дьякон. Он дирижировал, он поднимал этот орарь, ленту, и сейчас так бывает в больших храмах в Москве. Остальные детали богослужебной одежды развивались из различных форм древней одежды. Скажем, митра, вышитый богослужебный головной убор епископа или священника награжденного. По-гречески слово это означает тюрбан, и потом на Западе так это и сохранилось у епископов и священников. Только в эфиопской Церкви тюрбаны удержали свою первоначальную форму. Но, подчеркиваю еще раз в заключение, — все это является обрядом.

А таинство является сердцем этого священнодействия, реальным невидимым присутствием Христовым в мире. Его продолжением действия и жизни на земле.

Лекция была прочитана 2 декабря 1989 г. в Доме культуры фабрики «Дукат»

Далее

К оглавлению