"...Душа его весела. И даже сейчас, если я не глядел на его лицо, а он, как всегда, не опускал головы, держал её очень прямо, меня поражали некоторые оттенки его голоса. Несмотря на всю удручённость, нельзя сказать, чтобы голос его был печальным: в нём сохранялся какой-то почти неуловимый трепет, дуновение внутренней радости, такой глубинной, что ничто не могло её замутить, подобно спокойной толще океанских вод, неподвластной ураганам".

Это написал в книге "Дневник сельского священника" Жорж Бернанос о священнике, который умел понимать, жалеть и любить людей.

Ничего нет труднее, чем, понимая, - жалеть и любить...

Эта книга вышла в 1988 году, отец Александр купил её, прочёл и раза три повторил мне:

- Достаньте. Прочтите. Вам это нужно.

И вот только сейчас, в 2000 году, эта книга сама пришла мне в руки. Я начала читать, и многое в самом отце Александре, священнике, которого мы, его прихожане, называли просто отцом, раскрылось по-другому.

Характеристика весёлой души и внутренней радости как будто списаны с отца.

Федотов говорил, что от русских святых пахнет сосновой стружкой. Отец Александр не рубил сосен, не сооружал часовен. Но свежий, бодрящий запах сосновой стружки - это тоже присущее ему качество.

Дух детства и радости даёт возможность Церкви и её служителям принять на себя наши тяготы. Бернанос это глубоко понимает:

"...Господь Бог возложил на Церковь обязанность поддерживать... дух детства, эту непосредственность, эту свежесть. Язычество не было врагом природы, но только христианство её возвеличивает, одушевляет, подымает до уровня человека, до уровня его мечты... Церковь владеет радостью - всей той частью радости, которая отведена нашей юдоли скорби".

Священники Бернаноса служат среди бедняков в сельской провинции Франции. Но французские бедняки-крестьяне и провинциальные аристократы и лавочники необыкновенно похожи на нас, бедняков-интеллигентов города Москвы и Подмосковья 60- 80-х годов. Те же амбиции, только несколько другой окраски, то же упрямство и нежелание отказаться от привычных стереотипов поведения, те же мелкие обманы себя, компромиссы, жёсткость в суждении о ближних... Одни у нас болячки, одна мы семья - человеки. И с нами нелегко.

"Я сыт по горло разглагольствованиями о простоте сельских жителей. Я сам крестьянский сын и склонен скорее думать, что они чудовищно сложны, - пишет в своём дневнике юный священник, герой книги Жоржа Бернаноса. - Крестьянин любит себя редко, и если он проявляет такое жестокое равнодушие к тем, кто любит его, дело вовсе не в том, что он не верит в это чувство, -- он скорее пренебрегает им. Он, конечно, не слишком старается побороть собственные недостатки или пороки. Но вместе с тем и не питает никаких иллюзий на этот счёт -- он сжился с ними, притерпелся к ним, считая заведомо неисправимыми, и на протяжении всей жизни стремится только удержать в узде этих бесполезных и дорогостоящих зверей... нередко аппетит этих чудовищ, таимых от окружающих... с годами растёт всё больше, постаревшему человеку становится так трудно вынести себя самого, что ему нестерпимо выражение симпатии со стороны..."

А мы, не крестьяне, но не менее сложные, вдобавок - в какой-то мере просвещённые, стараемся обычно не замечать своих чудовищ или обелять их, маскировать, даже -- защищать, приводя доводы, скрывающие опасную правду.

"Как наивны люди, полагающие, что святое таинство позволяет нам полностью проникнуть в тайну души!" - пишет дальше юный кюре. И объясняет: "Происходит медленная кристаллизация ничтожных обманов, уловок, недоговорённостей. Этот панцирь облекает совесть, сохраняя до известной степени её форму... К чему же сводится тогда покаяние? Оно еле затрагивает поверхность совести. Не смею сказать, что внутри она разлагается, скорее - каменеет".

Только одно может предотвратить окаменение совести и кристаллизацию обманов и уловок - исполнение важнейших заповедей: любви к Богу и любви к ближнему, как к самому себе.

Вот уж чего мы совсем не умели, так это возлюбить себя самого! Поэтому и любовь к ближнему была у нас больной, очень часто - тяжёлой для любимых. Отец Александр пытался научить любить и ценить себя как образ Божий.

Я нашла несколько писем отца Александра к моему мужу и записи моих впечатлений от исповеди, от общения с отцом, и снова почувствовала, какая это радость, что он был так долго в нашей жизни, врос в неё; и сейчас, десять лет спустя после его гибели, нет дня, чтобы мы его не вспоминали по тем или иным поводам.

"Благодаря отцу, глядя из хвоста очереди, как он принимает исповеди, я поняла, что любовь - многообразна! Она принимает особую форму, образ при взгляде на каждого любимого, хотя и исходит из одного источника. Отец любит нас почти всех, и всех - по-разному. И Бог любит так? Каждого - соответственно его индивидуальной природе? Значит, для каждого из нас в огромном сердце Бога есть своё помещение, которое не занять никому другому и которое останется пустым, если мы не захотим туда войти?..

Как по-разному отец обнимает плечи каждого исповедника, как по-разному заглядывает в лицо (о, этот контакт: глаза в глаза!). Тут и вопрос, и надежда, и печаль, и нежность, и радость... И его рука в широком рукаве рясы плавно взлетает, опускаясь на плечо человека, как крыло: "Простри крыло Твое на рабу твою..." "В тени крыл Твоих укрой меня... " "Как птица собирает птенцов своих под крылья"..."

Июль 1976 года.

Отец Александр любил весь свой приход.

Герой Жоржа Бернаноса пишет в своём дневнике: "Мой приход! Слово, которое невозможно произнести без... порыва любви... Мой приход... живая частица нетленной Церкви, а не какая-нибудь административная фикция. Но я хотел бы, чтобы Господь отверз мне глаза и уши, дал увидеть лицо моего прихода, услышать его голос. Не слишком ли многого я прошу? Его лицо! Его взгляд! Это, должно быть, мягкий, печальный, терпеливый взгляд... И не взгляд ли это всего христианского мира, всех приходов или даже... возможно, всего рода человеческого? Тот, что узрел Господь с высоты креста".

Приход сельского священника из книги состоял из нескольких деревень, одна была в трёх километрах от церкви, другая - в пяти. И батюшку изматывали эти километры, хождение занимало много времени и отнимало силы.

Отец Александр имел огромный приход, разбросанный по простору огромного города и пригородов. Сколько его времени и сил поглощали визиты к прихожанам и исполнения треб!

"Сегодня, 20 апреля 1976 года, отец Александр освящал нашу квартиру! Эта удивительная, таинственная процедура превратила нашу ячейку в муравейнике на 1,5 тысячи муравьёв в маленькую крепость, способную выдержать натиск врага рода человеческого и принять тех, кто одержим духовным голодом и духовной жаждой. Я теперь отношусь к нашей бедной квартирке с трепетом, она наполнилась счастьем, покоем, здесь так хорошо работается!

От нас отец поехал к Волгиным - они живут в двух-трёх кварталах от нас. Между нами - моря хлябей и грязей. Отец вскочил на подножку проезжающего мимо в нужную сторону самосвала, и мы смотрели, как он удаляется, держась за открытое окно кабины и улыбаясь шоферу, как развеваются на встречном ветру фалды его светлого весеннего пиджака, а пузатый портфель в отставленной руке летит над мутными, взбаламученными водами; а ведь у отца ещё несколько визитов в разных концах Москвы. Когда же он вернётся домой? И будет ли в состоянии работать за столом? А завтра с утра - служба..."

"Когда отец Александр приезжает в гости или на требы, вместе с ним в квартиру словно входит какой-то ветер, простор. В отце столько радостной энергии, столько молодости, ясности, что он заряжает нас, как батарейки... Живой аккумулятор!"

Июль 1978 года.

"Когда я крестилась, незнакомый старенький священник сказал мне:

- Ты привыкла считать себя одинокой и привыкла справляться со своими бедами сама. Знай, что теперь ты не одна. У тебя есть Отец, Который любит тебя и примет на себя все твои горести, только ты обращайся к Нему!..

Так я и стала цепляться за плащ Иисуса Христа, беспрестанно молила: "Не оставь меня, не отвергни, мои родители погибли, будь моим Отцом и моей Матерью! И научи меня, как стать такой, какой Ты хотел бы меня видеть!""

Как я поражена была, когда мне дали на ночь почитать (запрещённую книгу!) "Псалтирь", и я нашла эти слова, которые за четыре тысячи лет до меня вопил человек в беде: "Ибо отец мой и мать моя оставили меня; но Господь примет меня. Научи меня, Господи, пути Твоему, и наставь меня на стезю правды..."

Отец Александр так и учил нас - прибегать к Богу со всеми нашими проблемами: бездомностью, безденежьем, одиночеством, бескрылостью, душевным холодом и сухостью, смятением и страхом...

Благословляя нас с мужем начать мучительный квартирный процесс с районным исполкомом, он посоветовал сначала отслужить молебен св. Трифону у его чудотворной иконы в церкви возле Рижского вокзала.

- Святой Трифон принял на себя ходатайство о наших домашних трудностях, - объяснил отец. - Святые продолжают и после смерти заниматься теми вещами, которые у них хорошо получались при жизни, то есть и за гробом они осуществляют свои призвания.

И действительно, Христос вместе со святыми устраивали наши дела: подкидывали работу, сдвигали очередь на жильё и располагали к нам сердца чиновников, посылали нам женихов и невест, помогали не умереть при родах и благополучно перенести болезни и операции... Началась жизнь, полная чудес, полная открытий и радостных (хотя и опасных в то время) трудов.

Здесь всё строилось по другим, неведомым мне законам. Как нежен и заботлив, как бережен был невидимый Небесный Отец! Он никогда не отталкивал: "Сейчас мне некогда, приходи через десять минут..." Его радовало даже просто доброе намерение, печалила даже злая моя мысль, не проявленный внешне срыв... И Он сразу давал мне знать об этом, не пугая и ни к чему не принуждая.

Отец Александр объяснял это тем, что Богу дорога наша свобода. Без свободы мы не можем развиваться, крепнуть, понимать себя.

Сельский священник Жоржа Бернаноса сокрушался: "Слушая нас, слишком часто можно подумать, что мы проповедуем какого-то бога спиритуалистов, верховное существо, не знаю, что там ещё, во всяком случае, нечто, вовсе непохожее на Господа нашего, познанного нами как нашего чудесного живого друга, Который сострадает нашим горестям, сопереживает нашим радостям, разделит нашу агонию и примет нас в свои объятия, на грудь свою".

Однажды отец Александр попросил меня заключить фиктивный брак с прихожанином, не москвичом, от которого ушла жена с ребёнком. Он очень страдает и хочет уехать из Москвы, но ему нужна работа именно в Москве - из-за редкой специальности, нужен наш приход, храм, среда... Ему нельзя всё это потерять. Он не справится с одиночеством в горе.

- Он стоял на Пасху там, в уголке, я на него поглядывал, и у меня сердце обливалось кровью, - так сказал отец, и я сразу решила, что это хороший человек и я должна ему помочь, раз у отца сердце обливается кровью!

Я подумала, что отца надо слушаться, потому что его житейский и пастырский опыт огромны, а я частенько не ориентируюсь в простых вещах.
- Вы поможете друг другу решить все свои проблемы, - заключил отец, записывая мне телефон "жениха".

Вот что позже он написал моему (в течение года - фиктивному) мужу в ответ на жалобу, что всё так трудно, мучительно, сложно в отношениях с ушедшей женой и ребёнком, которого он лишился, но не перестал любить:

"Дорогой М.! Я с волнением, но без удивления прочёл Ваше письмо. Так и представлял себе Вашу внутреннюю ситуацию. Всегда буду рад, если напишете. Это очень важно. Мне будет легче молиться за Вас. Вы совершенно правы, говоря, что всё было хотя и больно, но полезно. Разумеется, "корни" любви не так-то легко отмирают. А у вас обнаружилось большое несходство, которое, может быть, и можно было чем-то уравновесить... Но что говорить о прошлом. Вернуть время первого полёта уже невозможно. Но его нельзя было бы вернуть, даже если бы всё было благополучно. Жизнь - как рост дерева, как смена: семя, растение, завязь, цветок, плод. Для каждого периода - своё очарование. Это возможно, однако, при взаимной скоординированности. А у вас она не вышла, и вы просто разошлись (внутренне), а всё прочее - лишь последствия. Да, на смену романтическому периоду приходит период прозы. Но она должна быть оживотворена и окрылена. Быт, устойчивое, ритмичное существование прекрасны лишь тогда, когда под этими жёсткими конструкциями к ипит пламя. Это-то и даёт нам вера. Она раскрывает прекрасное в обыденном, она даёт сознание близости необыкновенного, и тогда обыкновенное перестаёт быть серым. Каждая молитва, каждое чтение Евангелия или вдохновляющей книги, каждая беседа такого рода - есть взмах крыльев, который не даёт душе ползти, как ящерица, по земле. Если на нашу тёмную дорогу падает отблеск неба, она перестаёт быть тёмной. В этом весь секрет земного путешествия.

Шрамы дают о себе знать, и это ещё будет болеть (как вообще память о любви), но нужно смотреть вперёд. Не давайте душе опускаться. Следите за её походкой, чтобы она не легла, не поползла. И тогда в будущем Вы избежите надвигающейся тени, той тени, которая разрушила Ваше первое здание. От души желаю Вам сил. Храни Вас Бог. Ваш А.".

Там ещё была приписка о враче, которого отец искал для меня! (У меня была ползучая пневмония). Он искал нам не только друзей, невест и женихов, но и врачей, репетиторов, редакторов, издателей, юристов, консультантов, и не перечесть всех, - искал, как любящий отец, встревоженный проблемами и болезнями детей... Как только успевал?

Приведу длинное письмо отца Александра моему мужу в то время, когда мы с ним наконец подружились, решая проблемы друг друга, и муж боялся, что дружба перерастёт в более нежные отношения, к которым был не готов. И ещё он опасался стать узким специалистом в науке, сухим и опустошённым, так как занятия наукой требуют всего человека, всех сил, всего времени, всего внимания. Что остаётся для самообразования и для духовного роста?

"Дорогой М.! Очень рад, что Вы мне написали. Действительно иногда бывает, что мало времени - поговорить. Но Вы не должны думать, что мне интересно только с так наз(ываемыми) "интересными" людьми. Каждый человек интересен. И дело даже не в том, что я священник, а объективно это - так.

Вопрос, который Вы ставите, очень важный. Многих он мучит и полного разрешения ещё не получил. Опасность одностороннего развития личности угрожает всем тем, кто занимается проблемами, которые требуют ВСЕГО человека. Необходимо это просто помнить и стараться как-то регулировать себя. Но дело даже не в этом (это достигается строгим контролем над упорядоченностью времени и занятий), а в том, чтобы сделать свою работу не убивающей человека, а обогащающей. У меня есть книга (...переведённая с франц.), не очень сильная, но касающаяся этого вопроса. Весь секрет в том, чтобы одухотворить, освятить своё дело, понимать его как "служение". Постигая те или иные закономерности мира (будь то физика, биология, математика), мы как бы проникаем в замыслы Божии, в тот план, по которому создан мир. И если это ощущение будет жить в подсознании, оно поможет найти иной подход к работе. Все пути ведут к Вечному. Если помнить об этом, то напряжённая работа ума не будет пустой и изматывающей понапрасну разум.

Вторая проблема... Служение Богу имеет бесчисленные формы. А главное - реставрировать в себе затемнённый образ и подобие Божие. С нас спросится не то, что витает в мечтах, а то, на что мы поставлены: будь Вы водитель автобуса, продавец, учитель, врач, учёный или священник. Недаром ведь Христос был плотником. Этим Он освятил всякий честный человеческий труд. Недовольство собой - здоровый и хороший признак. Там, где начинается самодовольство, кончается движение вперёд и в этике, и в работе.

И, наконец, о браке. К. глубоко не права, говоря, что в браке любовь не нужна (здесь сказались её трудности в домашней жизни!). Любовь есть, напротив, - почти всегда единственный и основной фундамент для совместной жизни. "Сильна, как смерть, любовь", - говорит Писание. Любовь к женщине - высший вид естественной любви. Ап. Павел сравнивает её с жертвенной любовью Христа к Церкви. Любовь - это выход за пределы "себя" и "открытие" другого Я как своего собственного, дополняющего, что создаёт некую полноту единого цельного Человека. К сожалению, на деле это не всегда бывает так, но таков идеал..."

Следующие строки посвящены мне, но я это пропущу, начну с "проблемы", как удержаться на уровне дружбы и не рассматривать другого человека с потребительской точки зрения. Деликатный отец пишет об этом тепло и чисто:

"...Вы должны быть очень осторожным и тактичным (знаю, что это нелегко!), чтобы удержаться на уровне дружбы. Здесь роль должны играть не соображения: потянет ли, сможет ли, - а только любовь. Есть женщины, которые не только семью тянут, но и мужа, а любви нет; значит, нет ничего, только пустая оболочка, видимость. Если же есть любовь - всё устраивается. Она обладает силой покрывать, смягчать, нейтрализовать очень большие трудности..."

Дальше отец Александр рассказывает о своей семейной жизни, я не решаюсь это приводить, так как он оговаривается: "между нами, конечно". Он рассказывает, почему его брак - счастливый. И заключает: "Отец Александр Ельчанинов утверждает даже, что истинная любовь только и начинается в браке, когда люди вместе делят трудности и радости, а не просто "флиртуют"".

Вот записочка отца Александра в трудные дни, когда мы похоронили мою бабушку, которая пролежала полгода со сломанной ногой, и мой муж помогал мне за ней ухаживать:

"Дорогие Марина и Миша! Период испытаний (этот) прошёл, и вы его выдержали. Проводили её в путь, как могли, как были в силах. (...) Будем надеяться, что теперь вы сможете отдать свои силы трудам и друг другу. В мире так мало тепла и взаимного понимания, что беречь это надо больше всех сокровищ. Это я вам и желаю. И остаюсь всегда ваш А.".

Приведу ещё одно из новогодних поздравлений, потому что оно тоже на эту тему - ценности семьи:

"Дорогие Миша и Марина! Поздравляю вас с праздником! Пусть Новый год принесёт вам новые прекрасные, дорогие и бесконечные, и светлые открытия друг друга и Высшего. С любовью. Ваш всегда пр. А. Мень".

Вернусь к книге Жоржа Бернаноса. Он, от лица своего героя, пишет о молитве (которой отец Александр учил нас неукоснительно и постоянно и собственным примером и через книги). Герой отвечает объяснениям атеистов, что молитва - это самовнушение, грёза, опиум: "Странное греженье, чудной опиум! Ведь он не только не замыкает личность на себе самой, изолируя её от окружающих, но, напротив, наделяет чувством общечеловеческой солидарности, духом всеохватывающего милосердия... Увы! Люди верят психиатрам, пренебрегая единодушным свидетельством святых; напрасно они заверяют, что молитвенное самоуглубление не сравнимо ни с чем и что, в то время как всякая другая попытка самопознания лишь приоткрывает нам постепенно нашу собственную сложность, молитва ведёт к внезапному и всеобъемлющему озарению, когда перед внутренним взором разверзается лазурь".