Прежде чем говорить о посмертии, необходимо сказать, что природа не дает нам свидетельств о благости Творца. Природа сурова, жестока. Из нее мы можем, конечно, заключить о существовании колоссальных интеллектуальных особенностей мироздания, которое развивается по сложнейшим законам, но ни в коем случае - о том, что это начало творческое и благое. В очень широком смысле можно сказать, что все устроено премудро и благо, но тем не менее до конца этого сказать нельзя. Поэтому попытка Платона увидеть Бога как высшее благо была своего рода открытием. И, несомненно, откровением ветхозаветных пророков было то, что Бог есть Бог добра и справедливости, хотя Он часто выступает в очень суровом обличии, окруженный атрибутами стихийности: небеса колеблются, Его присутствие как бы уничтожает все окружающее, как смерч, как взрыв. Явление божественной славы пророка Аввакума, или как Он открылся пророку Софонии, было похоже, скорее, как говорил один писатель, на ядерный взрыв. Поэтому таинство, которое открывается в Новом Завете, что Бог есть любовь, человек вычислить был не в состоянии, логически оно не вытекало из того, что человек знал. Это было Откровением.

Много божественных ликов других религий были грозными, суровыми, страшными, как в Мексике или Финикии, и это отражало правильное видение человеком природы, потому что природа действительно похожа на Молох, она действительно пожирает. Значит, когда мы говорим, что за всеми этими сложными процессами в природе стоит благость, это это не философское заключение, а тайна, которая вращается, просачивается вокруг Христа, Который пришел явить нам эту сокровенную тайну. И когда ученики попросили: ”Покажи нам Отца”, - и когда Он сказал: “Видевший Меня видел Отца”, - мы увидели Его как Абсолютное Благо.

Бог есть любовь - это откровение Нового Завета. Значит, вот какой Он был, вот какой Он есть! На самом деле за всем этим стоит любовь, которая нам непонятна и недоступна, стоит замысел, который нам непонятен и недоступен. Но он направлен к главному.

Второе, о чем необходимо сказать прежде чем говорить о посмертии, это то, что, в силу какой-то таинственной для нас причины (о которой мы можем только догадываться), природа не являет нам царствование Бога. Когда мы говорим, что Царствие Божие приблизилось, это значит, что его до сих пор не было, и когда говорят, что Царствие Божие впереди, значит, его не было позади. И сейчас мы уже понимаем, почему это так: потому что Абсолютное Благо, исходящее из источника жизни, не господствует в мире, оно находится все время в борьбе или в противостоянии с противоположными тенденциями. И по каким-то таинственным причинам это пр отивостояние как бы снимается тем, что божественная воля из мрака делает свет. Из зла делает добро. Конечной целью, как мы можем судить из откровения Нового Завета, является то, чтобы дух - подобие Бога в человеке, - чтобы дух воплотился. Чтобы он имел силу материи, чтобы он имел реальность не только духовную, но реальность физическую. Потому что если бы это было не так, то Бог не создал бы вообще видимый мир.

Таким образом, видимая природа, со всей игрой физических сил, каким-то образом входит в Замысел. И когда мы видим существо, которое сочетает в себе дух и природу, мы видим, что зто существо находится на вершине эволюционной лестницы. И даже если такое существо есть в каком-нибудь другом планетном мире, то оно тоже будет сочетать в себе и то и другое. Даже если зто будет плазменное тело, как некоторые фантасты считают, то это принципиально не имеет значения. Плазма - вещь материальная, а принцип тот же: чтобы воплотился дух. К этому, по существу, направлена вся эволюция. И об этом говорит нам апостол Павел: “Вся тварь стенает и мучается, ожидая откровения сынов Божиих”. Значит, в мире, и именно в природе, что-то неблагополучно. Оказывается, человек должен своим развитием что-то сделать важное для природы, как часть ее, чтобы привести к будущему.

Человек вступил в мир, где существует материальный распад. Он существовал до человека, смерть не внесена человечеством. Как мы узнали о первых живых существах, которые жили миллиарды лет назад? Они умерли, и мы нашли их останки. В какой-то момент смерть становится как бы началом конструктивным. Существо одноклеточное, кроме случаев катастрофы, фактически бессмертно. Оно не умирает, оно только делится, развития нет. А для того, чтобы было развитие, должно быть многоклеточное существо, колония существ, которая была бы обречена со временем распасться. Первое многоклеточное было первым смертным живым существом. Хотя жизнь бросила вызов разрушительным процессам во вселенной, она оказалась не способной оградить себя от смерти. Распад можно преодолеть только на каком-то высшем этапе эволюции, а здесь, в промежуточной фазе, мы сталкиваемся с фактом смерти, которая посещает человека. Тут вся и проблема, и ставилась она людьми в разные времена по-разному.

Египет ставил этот вопрос таким образом, что жизнь - это только одна фаза, в следующей фазе все в жизни повторится так же, и в мире ином будет продолжение, совершенно аналогичное этому. Поэтому для древних египтян смерть не была развоплощением, они прекрасно понимали, что человек - это и плоть тоже. Поэтому они сохраняли мумии, а если мумии не было, ее заменяли фигуркой, как бы двойником, но человек все же мыслился в единстве. В нем было несколько измерений: Ка, Ба и так далее, но египтяне знали, что смерть человека не ведет к прекращению его жизни.

Очевидно, так же думали первобытные люди, когда они клали в могилу предметы домашнего обихода (ведь духам эти предметы не нужны). Это глубоко укорененное воззрение сохранилось до сих пор. Мне неоднократно приходилось видеть, как люди клали деньги в гроб умершим, как совершенно серьезно говорили: передай привет маме. Едва ли они могли об’яснить, почему они так делали, но в этом что-то такое было. Однако подобное суждение не соответствует действительности.

Платон, создатель современной идеалистической философии, пошел по иному пути. Он решил, что все-таки самым ценным в человеке является дух, а плоть - лишь временная оболочка, даже обуза для нас; что смерть является апофеозом человека и триумфом духа, который наконец-то избавился от тяжкого бремени плоти. Надо сказать, что такого рода оптимистическое представление распространилось гораздо больше, чем предыдущее. Оно до сих пор проникает во все религиозные и философские представления. Платон говорил, что вся жизнь является подготовкой к смерти, и в этом есть глубокая правда. Но он в это вкладывал тот смысл, что по-настоящему человек живет только тогда, когда он освободился от плоти. В Индии этот вопрос решается так, что плоть - это только манифестация божества, а на самом деле ее нет. Есть только Бог, а плоть, материя, есть вспышка божественного.

Если мы возвратимся к Писанию, то мы не найдем там ни того, ни другого, ни третьего. Мы не находим там утверждения, что смерть есть венец и вожделенная цель человека. На самом деле апостол Павел называет ее “последним врагом”. “Последний враг” - это самый крайний враг.

Можно рассматривать смерть иначе, оптимистически. “Слава тебе, сестра моя, смерть! - говорил Франциск Ассизский. Но для него это было так, потому что он это уже преодолел, а не потому, что принципиально считал, что человеку нужно обязательно умереть. Значит, все-таки отсутствие в откровении Нового Завета дуализма - дух и плоть - говорит нам, что замысел Божий не в том, чтобы полностью освободить дух от плоти, а в том, чтобы создать совершенное существо, каковым является одухотворенный человек.

Неовиты ( есть такая христианская группировка) устраивают на похоронах праздник, ну, чуть не пляшут. Это проявление совсем крайнего оптимизма. Они радуются: человек перешел в Царство Божие, надо веселиться. А то, что мы разлучаемся, так ведь на время разлучаемся. Это совершенно справедливо: ясно, что мы догоним друг друга. Но что-то здесь не вяжется с духом Священного Писания. Скорее чувствуешь правоту Иоанна Дамаскина а известном песнопении надгробном “Плачу и рыдаю, егда помышляю смерть”, которое мы поем за каждым отпеванием. Все-таки “плачу и рыдаю” не потому, что он расстается с близкими (это временно, что уж там особенно огорчаться), нет: “когда помышляю смерть и вижу во гробе лежащу по образу и подобию созданну нашу красоту, безобразну, бесславну, не имущую вида”. То есть на самом деле происходит какая-то катастрофа, что-то недолжное. Замысел о человеке один, а получается, что он разрушается. Более того, смерть есть величественный момент, и многие люди, которые умирали у меня на руках, видели в этот момент многое духовное, но все-таки я никогда не мог избавиться от ощущения, что смерть есть победа материи над духом. Она выживает его из квартиры, материя. И дух вынужден покинуть свой дом.

Значит, это безусловно некая аномалия в развитии человека, которая поэтому-то и должна быть исправлена. Апостол Павел пишет: “есть тело душевное, есть тело духовное”. Существует какая-то форма телесности совершенной как замысел о мире, как некий венец эволюции, и, как залог этого венца, - Воскресение Христово, когда Христос явился перед уходом. Ведь надо понимать, что Воскресение Христово радикально отличается от воскрешения Лазаря. Пускай некоторые богословы настаивают на том, что о Христе тоже надо говорить “воскрешение”. Но Лазаря надо было развязать из пелен, чтобы он вышел. Лазарь вернулся к той же самой жизни, где его ожидал неизбежный конец. Это была просто отсрочка. Я не говорю и о некоторых других случаях воскрешения. Более того, мы знаем о случаях, когда и святые воскрешали, оживляли людей, но на время. С тем, что произошло с Христом, это не имеет ничего общего. Тело Его исчезло, а не встало и пошло. Это совершенно разные вещи. Произошла метаморфоза, полная трансформация, поэтому Его не могли узнать, поэтому было нечто странное в Воскресении. И в этом процессе окружающие все время как бы убеждались. Он садился, ел с ними, и в то же время Он был другим. Именно поэтому “Символ веры” заканчивается не словами “Верю в бессмертие души”, которое является скорее предметом знания, и когда-нибудь наука дойдет до утверждения этого. Там сказано: “Чаю Воскресения мертвых и жизни будущего века”. Вот эсхатология “Символа веры”. Человек должен все-таки выполнить Божий замысел, и брак между веществом в окружающем мире и духом должен к конце концов осуществиться.

Есть качественное, принципиальное различие между человеком и другими живыми существами. Там эволюционируют классы, типы, виды, группы, популяции, но ценность представляют только массовые блоки. В случае человека ценность представляет индивид. Потому что все, что есть ценного в человеческом творчестве, все-таки дает индивидуум. Как бы мы ни говорили о народных проявлениях, тем не менее народ, как бы ни собирался вместе, никогда не написал бы Девятой симфонии. Должен был прийти Бетховен и сочинить ее. Оказывается, высший взлет человека - это всегда взлет индивидуума. И наоборот, как только человек впадает в массу, он теряет многие человеческие свойства, он сразу обращается в стадное состояние, хотя может при этом испытывать большой комфорт. Но это кайф дегенерации, возврата к предкам. Горький пытался это превратить в некую новую религию: “народ - это Бог”. Но это не так: народ - это не Бог. Как раз все случаи, когда в истории действуют массы, показывают нам, что толпа неразумна, и очень любопытно, что для целесообразного действия масс, допустим, на войне, необходимо обязательно действие командира, личности. Сколько бы ни было народу в великой армии, которая пришла в Россию, но если бы не было Наполеона, все эти люди брели бы неизвестно куда. Значит, на первом месте стоит ценность индивидуальной личности, которая не пропадает, которая очень важна.

К чему я все это говорю? К тому, что я сам как бы невольно отдаю дань точке зрения на светлые стороны посмертия, но на самом деле принципиально она не точна. Сказать, что Бог создал человека для того, чтобы он умер, это значит отвергнуть фундаментальную истину Писания о том, что Творение ведет к благу, и даже отвергнуть истину о том, что Творение носит целесообразный характер, потому что это будет уже расточительство слишком высоких вещей. Поэтому нам и говорит “Символ веры”: “Чаю Воскресения мертвых”, то есть что эволюция человека должна вести к преобразованию его бытия в союзе все равно с материей.

Тейяр де Шарден писал очень красочно, как умирающие души поднимаются вверх и образуют как бы некую ауру вокруг Земли. А у Даниила Андреева было даже видение небесных градов: над каждой цивилизацией, над каждой группой людей возникает вечный град, куда как бы испаряются все вечные ценности, в том числе искусство и так далее. Там есть небесный Иерусалим, небесный Кремль, все прекрасное, что было на этой территории, в этом регионе. И в этом, безусловно, есть некая доля истины. Безусловно, что-то накапливается, но это не есть все-таки конечная цель. По-настоящему может играть только дух воплощенный. Бог воплощается в человеке, а дух человеческий воплощается в материю.

Теперь частный вопрос: что же там происходит? Первое, что надо сказать, что смертное состояние духа есть его не окончательное, а промежуточное состояние. Безусловно, здесь происходят какие-то процессы. Например, при отмирании функций организма, вероятно, какие-то экстрасенсорные свойства остаются. Я думаю, что человек, когда он умер, еще продолжает кое-что слышать, ощущать, и поэтому с ним можно говорить. Некоторые врачи разговаривают с умершими, успокаивая их. И делают это резонно, потому что внезапно умерший человек еще включен в окружающий мир, но уже не может реагировать. Провод оборвался, он не может ни открыть глаза, ни пошевелить языком, но дух его переживает в это время очень большое смятение. Вы, вероятно, читали о том, что существует “Тибетская книга мертвых”, где авторы пытаются символически изобразить, об’яснить человеку, что он должен пройти такие-то этапы пути, что все это будет. Очень интересно, что почти во всех учениях о смерти есть элемент каках-то весов (например, весы Озириса), какого-то суда. И это можно понять, потому что люди, которые умирали, а потом ожили, рассказывали мне, как за короткое время, секунды, перед ними проходила почти вся жизнь, и многие видели картины своей жизни не просто бесстрастно, но оценочно. У людей возникали ощущения неправильностей, которые были в жизни. Отсюда возникло представление, довольно глубоко укоренившееся и справедливое, о том, что называют “чистилищем”. Конечно, надо снять мифологические оболочки, такие, как это изображается у Данте, если вы помните: гора конусообразная, и по ней идут люди, постепенно очищаясь. Но в принципе это верно. Я думаю, что люди еще и при жизни проходят какое-то чистилище, и с них многое сходит. Но что же важно сохранить? - Полноценность личности!

Не надо думать, что Царство иного мира находится буквально за дверями. За дверями находится следующий “свет”. И никто из реанимированных людей не говорил, что он сразу попал в другой мир, Нет, он был еще в этом мире. И он вел себя соответственно собственной душевной структуре, как человек, попавший в сложное критическое положение. Что он накопил в себе, соответственно и реагировал. Поэтому очень важно, что мы будем представлять собой здесь, для того, чтобы мы что-то представляли собой там. Потому что насыщенный, живой, полный мыслей и чувств, динамичный дух, он ведь несокрушим! И он всюду находит себе пищу. Я думаю, он будет продолжать какое-то свое движение в ожидании (назовем так условно) дальнейшей эволюции собственного существа и у него будет огромный простор. Но дух, который жалок, когда у него отпадают все связи реальные и ему вообще больше нечем питаться, он оказывается, вероятно, в состоянии просто спячки. Есть такой тип духовного анабиоза, с ним можно сравнить состояние души неразвитого человека после смерти вплоть до окончательного развития ее.

С чем это можно сравнить? Некоторые буддийские монахи в Тибете новичков из грубых крестьян, которые готовились стать ламами, сажали в темные пещеры (была такая старая традиция). В пещерах было полностью темно. Обычно человек сходил с ума, но кто выдерживал, у того развивалась необычайно сильная духовность, потому что обрезались все контакты с внешним миром. Подобные опыты проделывались в разных психофизиологических лабораториях. Человек, имеющий что-то внутри, имеет шанс в этом состоянии продолжать жить. А вот представьте человека, который имеет неразвитую душу: состояние его просто чудовищно.У известного биолога Сабатье была даже такая теория, что дух более сильный, умирая, способен поглощать более слабый и втягивать его в свою орбиту. И те как бы обезличивались. Это довольно идеологизированный вариант, но так или иначе мы вынуждены признать, что есть какие-то качественно неразвитые души, которые как бы лишены личного посмертия. Лишены личностного посмертия, потому что здесь они не были толком личностью.

Мы с таким опытом не сталкивались никогда, потому что все известные нам люди, которые оттуда вернулись, они все-таки всегда как личности что-то собою представляли, а проделать опыт с совершенно серым человеком пока как-то не удавалось. Правда, Моуди отмечает, что были люди, которые ничего не помнили, но это еще не означает их тупости. Это скорее эффект большого скачка, потому что преодолевается глубокий барьер.

Я уверен, что когда мы спим, мы путешествуем по какому-то измерению. В этом измерении мы соприкасаемся с реальностями, и они одеваются для нас в одежды нашего сегодняшнего настоящего. У меня столько раз было, когда я видел во сне какую-то совершенную ерунду, причем взятую из вчерашнего дня, но когда я снимал покров, я видел, о чем это говорит.

У одного моего знакомого была попытка найти законы этой шифровки. Конечно, это довольно рискованная попытка, потому что законы эти не универсальны, а он навязывал людям часто одни и те же символы, а символы эти личностно-индивидуальны. Тем не менее в каком-то мире мы пребываем, но это совсем не мир высшего духа. Это промежуточная стадия. Астральное измерение еще можно себе представить, но дальше - “изнемог высокий духа взлет”, как говорил Данте. Дальше нам это просто непредставимо. Но соприкосновение с этим опытом все-таки оказывается очень важным, и на всю жизнь людей, которые это пережили, это произвело огромное воздействие, очень сильное. И это не случайно.

Почему же бессмертие не открыто человеку столь же явно, как другие процессы его жизни? Очевидно, по тем же причинам, которые не позволяют нам пренебрегать человеческой свободой. Потому что человек должен выбрать! Здесь вера играет очень важную роль. Мы выбираем то Добро, которое стоит за всем, и мне очень нравятся слова Гете, который в общем христианином не был, но говорил, что Вечная сила, которая нас создала, не даст духу прозябать, она не кидается такими вещами. Бог обязательно включит нас в работу. Это было мощное провидение гениального духа Гете, который очень остро ощущал плоть и дух одновременно, и в этом была, конечно, глубокая правда: человек никогда не останавливается, движение происходит и после смерти, причем есть святые, влияние которых стало особенно сильно сказываться после их смерти. Я знаю людей, которые ушли из нашей жизни, но мысленно обращаясь к ним, мы вступаем с ними в какой-то контакт, который говорит об их вовлеченности в нашу жизнь. Хотя это не является законом, большинство людей все-таки уходят.

Мы не должны бояться смерти, потому что мы боимся смерти. Что об’яснять этот парадокс! Дело в том, что существо человеческое ничего естественного не боится. Раз в человеке есть страх небытия ( я не говорю о страхе организма, еоторый все вредные ощущения воспринимает отрицательно), этот страх есть потому, что дух совершенно противоположен небытию, он его выблевывает из себя, он несет в себе бессмертие как таковое, самим своим существованием. Он бессмертен сам по себе. Поэтому мысль о небытии, навеянная ему организмом, который распадается, его страшит. Страшит, потому что она противоположна его натуре.

Если вернуться к вопросу о посмертном воздействии, то оно, очевидно, может быть и доброе и злое, потому что еще окончательного суда не возникает. Я убежден, что над местами, где похоронено много людей, можно многое почувствовать. Бывая на кладбищах, я часто знаю, что вот тут происходит какая-то драма, особенно у новопохороненных. Некоторые видели даже, как поднимается над могилой аура астральная, которая еще не оторвалась от тела, еще не ушла. Это то, что называют биоэнергетическим комплексом, энергетическим двойником. Так что древние египтяне были не так уж и неправы.

Итак, смерть есть временная катастрофа. Безусловно, катастрофа, и нечего закрывать на это глаза. Если бы это было иначе, то зачем Христос “смертью смерть попрал”? Естественное, хорошее дело попирать не надо, его надо, так сказать, прославлять. А Он - “попрал”. Христос - победитель смерти как нашего врага, поэтому мы не можем сказать, как Платон, что всю жизнь нужно готовиться к смерти, а, с другой стороны, сказать так можем. Вот такой парадокс.

Не следует готовиться к смерти, как к какому-то нашему торжеству. Нет, это временное путешествие, довольно сложное. Дух развоплощенный - это немножко неуютно чувствующий себя дух. Я думаю, мы будем чувствовать себя немножко не в своей тарелке в развоплощенном состоянии. Хотя у духа есть свои преимущества: ничего не болит. Отсюда и переживания мудиевских людей, когда они попадали в смерть в результате каких-то бедствий. У них что-то болело, и вдруг сразу все это проходило, и они испытывали кайф.

В то же время подготовка к смерти необходима, потому что от силы, глубины нашего духа зависит скорость нашего посмертного развития (“скорость”, конечно, в кавычках). И важно вообще все наше состояние, наша возможность действовать в мире, молиться за живых, развиваться так, как нам положено развиваться. Поэтому подготовка должна быть.

Воскресение Христово говорит о том, чего мы хотим: чтобы дух снова был возвращен в свое отечество. Отечество его - это плоть, другая плоть, преображенная плоть, но все-таки плоть, и все-таки материя. Тогда она будет уже совершенно другая.

Люди чувствовали всегда, что в посмертии есть некоторые фазы. И не только фазы, но и связь умерших с какими-то местами, возможность коммуникации. Коммуникация очень затруднена, но возможна. Я вам рассказывал как-то о моем пребывании в Иркутске. Старых домов там было очень много. Это у нас, в Москве, все ломали, а там было все относительно бережно.
• Скажите, когда вызывают духов, их действительно тревожат?
• Я думаю, что это относится не к духу человека, а к его астральной оболочке.
• Но тревожат?
• Думаю, что в это время они уже отделились. Потому что люди которых вызывают, отвечают, но отвечают неадекватно той личности, которая была. Скажем, Лермонтов отвечал стихами, но это были не лермонтовские стихи по качеству. А Владимир Соловьев, которого вызывал мой приятель, на вопрос о смысле жизни ответил, что смысл жизни в вере и любви. Ответ вообще правильный, но хотелось бы чего-то более личного, более соловьевского. А когда он вызывал духа своего убитого друга, в смутном ответе, свойственном разорванному мышлению, фигурировали орудия его убийства. Я как-то рассказывал, что однажды я познакомился со спиритом. Тех, с кем они общаются, называют “астральные трупы”, как бы двойники людей, отделившихся от них. Они либо вечно летают, либо ослабевают, они - как тень от человека. Я думаю, что на основании опыта общения с этими тенями и возникло представление об аиде, о гадесе, - вот от этих самых духов, которые летают, как летучие мыши какие-то, бессильные. Душами людей их считать нельзя. Поэтому представление о смерти у большинства народов было жутким, никакого утешения представления о нем у большинства народов во всей Месопотамии и древней Греции не содержали. Только египтяне были здесь исключением.

До сих пор мы говорили об индивидууме, но теперь уже можем говорить о человечестве как целом. Человеческое целое связано между собой узами духовного единства и ответственности, потому что люди передают друг другу не только генетический код, но передают друг другу духовное наследие. Оно развивается, и творчество человечества постоянно идет в каком-то направлении, постоянно поляризуяь позитивно и негативно. Полярности возрастают, и все время противостоят друг другу. Нет прямой эволюции, а есть как бы накопление сил добра и накопление сил зла. И творчество имеет огромное значение, потому что человек - образ и подобие Божие. Богу люди предстоят все вместе, и в идеальном состоянии люди должны быть имманентны друг другу, то есть взаимопроникающи, чего человек достигает в какие-то мгновения любви, дружбы, во время сопереживания каких-то процессов. Но в целом люди еще друг от друга отделены. Об этом писал Вячеслав Иванов в знаменитой своей поэме“Человек”, в которой он создал прекрасный образ: Адам заснул под древом, ему приснилось создание Евы, грехопадение, история всего мира, возникновение всех людей, а потом он просыпается, один под сенью этого древа, и снова все возвращается к единому Адаму. Это не причуда Иванова, это соответствует каким-то внутренним интуициям этого философа, богослова. Космический человек Адам... Значит, есть какое-то единство в людях и какая-то душа, которая одна во всех. То, что складывается, осуществляется и когда-то завершится.

- Это ноосфера?

- Да, несомненно. Она творит, она призвана творить. Хотя она еще мало существует, очень мало существует. Но это чудеснейшее явление, несмотря на все глупости человеческой истории и все гнусности, которые делал человек. Посмотрим на миллионы лет, покуда птеродактили летали (а мы себе даже представить не можем миллионы лет), и вдруг появляется вот это существо, и оно получает от Бога дар нравственного чувства, этической воли, которая в природе не существует. Получает, как говорил Павлов, как “чрезвычайную надбавку”. Вторая сигнальная система получена как “чрезвычайная надбавка”, через нее человек узнает в другом аспекте Бога. Христос стоит в центре, и через него открывается этот аспект. Поэтому развитие культуры есть развитие в человеке ответственности за всех людей.

Человек имеет своей предельной целью единение с Богом. Вот предельная цель! Но это осуществляется через все этапы, мир людей между собой, отношения с природой - это все аспекты и этапы. Мы все должны стать в каком-то смысле для Творца вторым “Я”, Его собеседником. Человек не просто образ и подобие, он Его соработник и Его отражение. “Дети Божии, смотрите, - говорит апостол Иоанн, - какую нам дал Отец благодать, чтоб нам быть детьми Божиими, Бог за нас умирает”. Что значит: ”Бог умирает”? Это значит, что нашТворец переживает то, что Ему несвойственно: опыт падшего мира, опыт этот безобразный. Это Его единственный ответ на то, что происходит в нашем мире: войти в этот мир и быть с нами. Это единственная теодицея, которая существует.

Когда Дарвин написал свою книгу “Происхождение человека”, у него был соперник, Альфред Уоллес. Он много путешествовал по Индокитаю, по тропикам, и он сочинил в одной статеечке всю теорию отбора и послал, так что Дарвин только ахнул и скорее напечатал свою книгу, потому что он над ней пыхтел годами, а этот взял да сразу все. Но Уоллес был человеком очень скромным, он написал об этом книгу и назвал ее “Дарвинизм”. Он сказал, что Дарвин все хорошо продумал, а “мне просто пришла идея в голову”. И он писал в книге своей, что человек, как он есть, как биопсихологическое существо, наделен гораздо большими потенциями, чем ему это нужно вообще как биологическому существу здесь, на земле. Значит, в человеке есть иное, высшее начало, которое служит его развитию. Поэтому человек - существо еще как бы незаконченное. Поэтому в него и верили атеисты, у них все это красиво сказано.

Для нас тут есть одна величайшая тайна. Мистик какой-нибудь индийский, когда он погружается в себя, исходит из мысли о единосущии человека и Абсолюта. Исходя из некоторого опыта можно так подумать. А Откровение говорит нам о другом, что не единосущны, нет, есть огромная пропасть, которую Бог Сам заполняет, пропасть между Ним и нами. И поэтому только через Богочеловека человек может войти в единение с Богом. А иначе он может только подышать воздухом Божиим...

Публикация Анастасии Андреевой